Андрей Поляков



* * *

Душа защелкала, что тело надоело,
а слово голое ей кожу отдает,
и раскрывается: "Я пенилось и пело
внутри смоковницы, у Галилейских вод.

Собою слышало как Симона позвали
на рыбопроповедь, похожую на дым,
которым засветло поднялись и дышали
мы в бедном воздухе субботы, золотым.

Психейка-п╖рышко, Мария-молодая,
давай обнимемся на правом берегу,
где в прятки трапезы с Отцом ходить играя,
пролились лицами сказать свое ку-ку.

Пока в Израиле земное солнце машет
и кровли Города в крови его блестят,
произнесет меня едва один из наших .
переоденемся, друг другом шелестя!


Из цикла "Хоэфоры"

II

То в пыльном поле час; то в левой пятке свет;
то юбка на закат летит от поцелуя;
то примечаю: Бог . белеет из газет,
из ежедневных букв людских имен пустуя.

Как будто к декабрю срезая эти дни,
до дома провожу Софию небольшую .
ни зажигалкой лечь, ни зернышком одним,
но небом на стекле, куда себя дышу я.

Что ж, Ангелом ноги дорогу освещать
дороже, чем скакать у барышни знакомой,
или искать число, разлитое в вещах
и Аполлона грызть перед его иконой.

Я старец молодой: ума не поверну
на дымолистный лавр и брачные чертоги.
Но тень моя близка! и за нее начну
в блаженной пустоте обманывать о Боге.

VIII

Руки свои расцелую, плачу, жалею меня .
мол, Ориген и Плотин безразличней пальцев любезных.
Верю, что плоть моя храм, не достойный огня:
как же в груди у него может дымить бесполезно?

Целое сердце, остынь. Вспомни, я л╖гок и слаб,
встретил Деметру в метро, поговорили о многом.
Сердце! Тебя тяжелей только потеря весла
там, на подземной реке, перед всепляшущим Богом.

Ногтем бессмертен одним, сам не простое число,
кикликов стих, замираю, считаю как четки;
пробую эхо себя: темножужжание слов,
устного меда капель, Ермия крылья-трещотки.

Музу поймал. Но зачем?! чтоб помелькала навек?
Лучше с еврейкой сестрой правду сыскать у Филона.
Лучше молитва и пост, для чего человек.
Лучше не спать, не уметь, не заселять телефона.

XVII

О, соберемся попить с кольцами или друзьями!
Лысые юноши, эй, влезьте на стулья верхом!
Музы-кормилицы грудь будем ощупать губами:
душу и я разведу крепким ее молоком.

Ксюша ли делает мышь, Зоя ли строит ногами,
ли преисполнен Орфей скрипом и свистом своим, -
только мерцают слова, путь выстилая словами,
чтобы, спустившись в себя, вышел опять холостым.

Сумма девяток, совру, больше чем Первоединый;
пятый для третьей, что сад, где наступает Эрот,
отцеподобно неся хлебы, цветы и маслины,
а на агапу? на пир? - кто-то не я разбер:ет.

Так затворимся попеть с братьями или тенями!
Зрячее темя мое детским украсим венком.
Музы-язычницы грудь брезжит, качаясь над нами .
это и я написал горьким ее молоком!