священник Константин Кравцов
Из глубины

Не купола, не терема,
но скорой помощи карета -
Господней близости примета
для потрясенного ума.

На белом поле красный крест -
здесь, в тупике, где нет у скорой
колес, где памяти опорой
лишь холод сих бескровных мест.

Сползает зримое как бинт
и лабиринт кровопотери -
куда выводит он? Я верю:
выводит этот лабиринт.

И вот в межзвездном тупике
ты видишь крест, ночной прохожий -
не свет, но крест предсмертной дрожи
в глубинах тьмы, в Его руке.

Приношение

Мы не персидские маги, но кто мы?
Может быть, мы пастухи
в детском том жертвенном царстве соломы,
ветхой овчины, трухи,
скотьих зрачков - светляков тайнозренья?
Шкуру - на колья, но взор
в здешние неуловим измеренья,
как невместим в их шатер
тот кораблец, тот младенческий гробик.
Спит, пеленами повит,
славимый в вышних. Его не коробит -
радует нищенский вид
Царства Его, где Он сам - бессловесен,
сам лишь былинка, где хлев
тесен, как в праздник заклания тесен
свод полный птиц и дерев,
непереписанных звезд, что как семя
сеются в борозды тьмы.
Живы, мертвы ли мы, мы - в Вифлееме.
Вечно рождаемся мы.


Покров

В соборе Покрова, что шел на слом,
никто не объяснит, зачем у входа
на Параскеву стол, и под столом
проходят к Параскеве всем приходом.

Крепки неуловимым здесь умом,
баскаков привечавших в оны годы,
но в тартаре сияющий пролом
так не слепит уж веденьем свободы.

И, узник неспасительных прикрас,
ум-путаник со смертью срастворится -
второй, не первой смертью напоказ.

Но если он, измаявшись, угас -
его покроет снежная тряпица -
младенческий, растущий в добрый час.